Сергей Александрович Караганов про Твардовского, Сталина и Путина

«Я с детства был пижоном». Пресс-центр ФМЭиМП пообщался с деканом факультета мировой экономики и мировой политики, профессором С.А. Карагановым. Про учебу на экономфаке МГУ, охоту, деканство и претензии к современной России читайте в нашем большом интервью!

– Никогда не хотели пойти по стопам родителей?

– Хотелось, конечно, пойти по стопам отца. Я интересовался кинематографом, писал статьи, а мой диплом по окончанию экономфака МГУ был посвящен проблемам киноиндустрии США. Однако мой отец занимал важную позицию в тогдашнем кинематографе, и все мои успехи приписывались бы ему. Поэтому я пошел в другую сферу, поступил на кафедру мировой экономики экономического факультета МГУ. Мне не очень нравилось там учиться, я довольно быстро понял, что то, чему нас учили, это галиматья. Нас учили теологии в плохом смысле этого слова. Я сказал родителям, что та экономика, которой нас учат, работать не может. После экономического факультета МГУ я занимался политэкономией, ограничением вооружений, но не забывал писать и о кино. 

– Каким студентом Вы были? Прилежным?

– Я не был прилежным студентом, только ради Бога не следуйте моему примеру, я очень своеобычный человек. На первом курсе мы на радостях, что поступили, загуляли так, что я получил две двойки, которые с трудом исправил на тройку и четверку. Мне многое не нравилось на факультете, хотя многое и нравилось, факультет был достаточно сильным. А потом Леонид Ильич Брежнев на съезде партии заявил, что теперь все студенты-отличники вне зависимости от доходов родителей будут получать стипендию. И со второй половины курса я стал абсолютным отличником и окончил бы ВУЗ с красным дипломом, если бы не единственная тройка на первом курсе. 

– Чем увлекались в студенчестве? 

– Я занимался спортом, увлекался и сейчас увлекаюсь живописью. С юности люблю русскую литературу, особенно поэзию. Я также любил танцевать, до сих пор люблю, в студенческие годы мы с друзьями в составе ВИА (вокально-инструментального ансамбля – прим. ред.) кочевали от мероприятия к мероприятию и танцевали. Я умел танцевать не только рок, твист и шейк, но и фокстрот, и даже вальс. 

– Как появилось еще одно Ваше хобби – охота? 

– Об этом я мечтал с детства. Вообще я пришел к тому, что счастье – это когда человек исполняет свои детские мечты. Так вот одна из них была стать африканским охотником. Я зачитывался книгами Майн Рида, Жюля Верна, но на охоту никогда не было времени. И вот, когда в девяностые все рухнуло, я решил, что ждать больше нечего, купил себе ружье и стал охотиться. Я стал одним из первых африканских охотников в России. Сегодня в моей коллекции есть лев с двумя атаками, леопард с тремя атаками, антилопы. Не охотился я только на слонов, потому что это дорого, на бегемотов, потому что они смешные, и на крокодилов, потому что они уродливые, по моему мнению. Сейчас же я много охочусь, но не стреляю – мне куда важнее выследить зверя, обхитрить его, и, конечно, порадовать свою легавую собаку. 

– Вы служили в армии? Каково Ваше отношение к службе в армии?  

– Нет, я был офицером запаса. Но я считаю, что армия очень полезна для молодого человека, особенная нынешняя армия, которая стала гораздо более профессиональной. 

Одно время я был близок к нашим вооруженным силам, и одной из целей Совета по внешней и оборонной политике (СВОП), который я вместе с друзьями создал в 1991 году, было облегчить существование наших ребят из силовых структур, которые попали в чудовищную ситуацию дедовщины и унижения. Тогда поднялась большая демилитаристская волна, которая частично объяснялась тем, что в советские времена из-за особенностей системы мы тратили на вооружение совершенно сумасшедшие деньги и обескровили страну. И мы занимались решением этой проблемы. До сих пор я искренне рад, что наши вооруженные силы достаточно сильны, чтобы дать нам возможность спокойно развиваться. Ну, а в последние годы одним из моих маленьких достижений стало понимание того, что мы, окончательно лишив Запад военного превосходства, освободили весь мир. Теперь все страны и народы могут выбирать свой путь развития.

– Около года Вы стажировались при миссии СССР в ООН. Как Вы туда попали? Чем занимались? 

– В 1976 году я завершал свою диссертацию и был отправлен на годовую стажировку в США. Мне повезло: в институте США я был довольно известным человеком, ко мне хорошо относились, а у них была такая возможность. Эта стажировка дала мне гигантскую фору, расширила кругозор, позволив посмотреть на нашу страну, на мир. Это раскрыло мои мозги и во многом сформировало меня как человека твердого, жесткого и циничного. К тому же, это научило меня, что нужно быть очень осторожным. Я считал, что меня всегда подслушивают. Вас теперь-то всегда подслушивают, потому что вы ходите с айфонами. Я сейчас стараюсь избавляться от этого телефона, у меня есть второй, кнопочный с двумя симками, который держит заряд дней двадцать и исключает любую возможность внедрения. 

А еще я в те годы увлекался фильмами про Джеймса Бонда, так вот, в одном из них Бонд, выходя из комнаты, приклеивал волос к косяку, чтобы узнать, приходили ли нет. И я делал то же самое – приклеивал волос, и часто этот волос был разорван. Так что свобода – свободой, но за мной следили. 

– Чем конкретно Вы занимались на стажировке? 

– Я ходил в библиотеки, работал в Совете по международным отношениям, знаменитом Council of Foreign Relations, где заседали все великие магнаты и политики того времени, встречался с людьми, наслаждался культурой и просто изучал жизнь. За то время я стал хорошо разбираться в современном искусстве, посетив около 320 художественных галерей за год. 

– Были ли возможности дальнейшего трудоустройства?

– Были возможности устроиться за границей, но я их всегда отвергал.

– Почему? 

– Из-за хозяйского отношения к родине. Считаю, что здесь я принесу больше пользы.

– Но термин десталинизация не подходит для описания проекта?

–  Я полагаю, что, когда люди говорят о десталинизации, они пытаются свалить на Сталина грех всего нашего народа. А ведь это не Сталин, ведь миллионы были уничтожены, но миллионы и уничтожали, миллионы писали доносы. Это общий грех народа, который мы, надеюсь, искупили и искупаем. 

– Ваша цитата: «Продолжать полускрывать от себя эту свою историю – неявно оставаться соучастниками этого преступления». То есть Вы выступаете за открытие архивов? 

– Я за открытие архивов, но я не яростный сторонник открытия всех архивов. Потому что правда, которая содержится в этих архивах, может быть настолько ужасной, что она может нанести еще большую травму обществу. Ведь сейчас живут не только внуки людей, которые убивали, но и внуки тех, кто писал доносы, а их было много миллионов. И это очень тяжелая история. Я помню много случаев, когда сам хотел открыть ту или иную историю, но увидел эти дела и сказал: «Нет, не надо». Поэтому я не яростный сторонник открытия всех архивов, в этом смысле у нас чудовищная история. 

– То есть какие-то дела нужно оставлять в тайне? 

– Нужно спокойно к этому идти, может быть, ваши дети захотят и смогут это открыть, а пока это все еще слишком больно. Травма уничтожения огромного количества людей, даже само число которых ужасает, очень сильна. Поэтому надо бережливо относиться к себе. Но при этом мы за эти десять лет решили проблему сокрытия того, что существует. Может, конечно, на личном уровне это сохранилось, но все знают, что были массовые репрессии, знают о чудовищных последствиях коллективизации, которая не имела никакого отношения к экономике, а была направлена на уничтожение крестьянства. Будучи студентом, я как-то заболел и прочитал все собрание сочинений Сталина, посвященное коллективизации, и ни в одной работе не нашел оправдания этих действий экономическими аргументами, только политическими. Это была мера уничтожения трудового крестьянства, которое могло бы, как они считали, сломать советскую власть.

Разговаривает Анастасия Ковалева

Фотографирует Софья Копытько